Прелесть женских комплексов
Один из странных предрассудков первой сексуальной революции — «комплексы — это плохо». От сексуальных комплексов, от стыдливости и морали якобы нужно избавляться, с ними нужно «бороться», их нужно «искоренять».
Но почему же тогда Маркиз де Сад, как никто другой преуспевший в борьбе с комплексами и предрассудками, в решающий момент вдруг забывает весь свой просветительский пыл и выделяет девушек с комплексами — или, согласно тогдашней терминологии, «благовоспитанных девиц», — в отдельный, самый ценный класс сексуальных объектов?
Девушка с комплексами — существо гораздо более привлекательное и соблазнительное, чем «девушка без комплексов». Почему?
Потому что она относится к сексу серьезно, потому что секс для нее — это не просто гимнастика. Секс для нее — это преодоление, это событие. Секс на 90% — это психология, а не физиология, и значит, «девушка с комплексами» — это не диагноз, это сексуальная поза. Это интеллектуальная поза, особо ценная интеллектуальная поза, на которой построена эстетика огромного числа произведений искусства. Цена этой позы велика — потому что она должна быть натуральной, она должна присутствовать на уровне инстинктов, на уровне личности, — это не дается просто так, по
желанию.
Когда обладаешь девушкой, хочется иметь ее всю целиком, здесь и сейчас, — хочется чувствовать, что она действительно ощущает, что ее «имеют». Это приятно. Это возбуждает. Пусть не обижаются на меня феминистки, но «девушка без комплексов» — существо стерильное и скучное, как порнография a la «Плейбой». Женщина совсем без комплексов — это не женщина, это гимнастический тренажер. Повсеместное обращение мужчин к би-/гомосексуальному опыту связано именно с тем, что женщины, над которыми поработала сексуальная революция, перестали воспринимать секс всерьез. Мужчинам приходится искать серьезный секс в другом месте: мужские комплексы по отношению к сексу с мужчиной оказались более прочными, мужчина-гетеросексуал до сих пор боится этого секса больше всего на свете. Когда невозможно соблазнить девушку (потому что не осталось девушек, которых можно «соблазнить»), приходится соблазнять мужчин. Когда не осталось девственниц-девочек, приходится искать «девственника»-мальчика.
Сексуальные комплексы — это фундамент тех сексуальных поз, которые я называю «интеллектуальными». Почти каждая интеллектуальная поза опирается на явные или неявные сексуальные табу. Скажем, «секс с монашкой», или «секс с комсомолкой» имеет прелесть только тогда, когда эта монашка и эта комсомолка внутри чем-то отличаются от проститутки. Это хорошо знал маркиз де Сад и другие галантные господа XVIII века. А значит, комплексы и табу нужны, они необходимы как воздух. Их нужно придумывать, их нужно «нести в массы». Христианство не зря называют «религией любви», — как ни одна другая религия, оно заботилось о сексуальных табу, оно тщательно следило за качеством и сохранностью интеллектуальных поз.
Как это ни странно, получается, что сексуальная революция и традиционная мораль на самом деле нисколько не противоречат друг другу. Совпадение здесь не только внешнее, но и внутреннее, поскольку новая свобода секса превращает его в целиком духовный феномен. Первая сексуальная революция освободила в сексе тело, сняла с него оковы только затем, чтобы вышвырнуть наружу во время второй революции. Сегодня область сексуальных экспериментов из сферы тривиальных
физиологических «извращений» переместилась в заоблачные высоты интеллектуального секса. На первый план выходит не борьба с сексуальной нормой, а борьба с собственным сознанием, слишком тупым, слишком плоским, слишком одномерным, чтобы вместить в себя безграничные горизонты новых возможностей.
Обе они — и сексуальная революция, и традиционная мораль — по-своему стремятся к возрождению духовности в сексе. Обе они хотят сделать секс разумным, чистым, высоким. Обе они смотрят на обычный, биологический секс только как на смутное, несовершенное, невнятное подобие того, что должно быть. И кстати, наиболее перспективна вторая сексуальная революция именно в тех странах, которых первая революция коснулась меньше всего. В этих странах еще сохранилось отношение к сексу как к духовному феномену. И наоборот, те страны, где применительно к сексу слишком укоренилась риторика «преодоления», «освобождения», «снятия барьеров», обречены на вечный круговорот в сфере тривиального.
За этой риторикой преодоления стоит смутная надежда на то, что снимая барьеры и нарушая табу, возвращая человека к наиболее примитивным пластам психики, мы, якобы, открывает что-то значительное и важное, ради чего эти барьеры нужно преодолевать. При этом забывают одну очевидную вещь: свобода, то есть разнообразие возможностей, приходит вместе с усложнением правил игры, а не с их упрощением. Правила игры придумываются не для того, чтобы мешать и стеснять, а для того, чтобы сделать игру разнообразней, — и наоборот, нарушение правил делает игру примитивной и скучной. Правила игры не сдерживают игру — они ее создают. Если отменить правила, любой спорт сведется к боксу или вольной борьбе, а от любой игры, если упростить ее до предела, останется всего лишь «китайская ничья».
Правила игры — это часть самой игры, именно они задают то разнообразие возможностей и комбинаций, с которым сталкиваются партнеры. Устанавливая границы нашим действиям на тривиальном уровне, они заставляют нас воспользоваться более сложными и интересными возможностями. Они позволяют природную энергию секса из плоскости тривиального перенаправить в третье измерение, позволить ей выстроить сложную вертикальную конструкцию. Классический пример такого процесса — рождение в южной Франции, во времена средневековья, ритуалов куртуазной любви, которые с тех пор так и остались эталоном. Средневековые провансальские рыцари ухитрились тривиальный адюльтер, супружескую измену, превратить в настоящий ритуал, со множеством правил, запретов и конвенций. Им удалось открыть целую дотоле не существовавшую сферу человеческих чувств и переживаний.
Это общий закон: чем лучше продумана система правил, тем интереснее игра, тем дальше она от рутины и тривиальности. А сексуальные комплексы — это и есть то, из чего рождаются правила игры, то, что их охраняет и защищает. Именно потому они так и важны. Целые поколения наших предков работали над тем, чтобы привить женщинам комплексы, стыдливость, целомудрие. Они создавали религии, строили церкви, монастыри, выдумывали всякие заповеди и моральные кодексы, — потому что они понимали толк в сексе, они знали, чего хотят. И вот, сегодня повсеместно в мире снова наступает консервативный поворот. Сегодня люди вспоминают о Боге, восстанавливают храмы, устраивают демонстрации против аморальных фильмов, ругают «эту развращенную молодежь», — они хотят вернуть свои табу, хотят отстоять те интеллектуальные позы, к которым привыкли. Этот консервативный поворот не должен вызывать у нас страх — мы-то знаем, что дальше секса он не пойдет. Грядущая сексуальная революция — это консервативная революция, — если хотите, это контрреволюция. Она идет рука об руку с возрождением морали, нравственности, старых добрых ценностей, — она берет их за руку и тащит в постель.