Художник Валентин Губарев: «Навоз моего творчества — здесь!»
Его картины более 20 лет украшают залы знаменитой французской галереи Les Tournesols, на приобретение его работ выстраивается очередь зарубежных любителей живописи. Так что сделать выставку его картин крайне сложно — практически все они в частных коллекциях по всему миру. При этом Валентин Губарев не мыслит своей жизни безМинска. Так что его участие в проекте «Художник и город» вполне логично — под открытым небом на площади Якуба Коласа выставляются репродукции картин. И посмотреть их можно бесплатно, просто пробегая мимо из филармонии или сКомаровки все лето.
А накануне мы поговорили с Валентином Губаревым о том, почему так любят люди его работы.
Мое творчество зависит только от настроения или времени года
— Вы ведь в Нижнем Новгороде родились. А как попали в Минск?
— Я в Горьком (так в советские времена именовали НижнийНовгород) не только родился, но и учился в художественном училище. А потом мы, пятеро ребят, собрались поступать вМоскву, а в результате поступил только я. Мог и остаться в Москве, там были прекрасные условия: проходил практику в издательстве «Художественная литература», маячила квартира. Но, как это бывает, планы меняет женщина. Еще на первом курсе познакомился с минчанкой Ларисой, так была проторена моя дорожка в Беларусь. И уже на старших курсах проходил в Минске практику в издательстве «Мастацкая лiтаратура». Тогда я не видел разницы, где жить — в Москве или Минске, квартиры были одни и те же, одинаковые стенки и ковры. Да и люди были такие же.
— А за границу не хотели уехать?
— 20 лет назад мне предлагали переселиться во Францию. И работа там была, зарплату обещали. Но для меня, творческого человека, это неприемлемо. Может, грубовато прозвучит, но навоз моего творчества здесь. Полюбить жизнь по французским журналам было бы нечестно.
— Как вы познакомились с представителями французской галереи?
— Мне позвонили и спросили осторожно: а жив ли художник Губарев? Я задумался, что ответить, ведь картины мертвого художника можно продать более выгодно (смеется. — Авт.). Но потом решил сознаться, что жив. Они нашли мой старый каталог и в нем мои координаты. Заинтересовались, приехали. Потом год думали. Галерея — тот же магазин. И какие прекрасные человеческие отношения ни сложились бы — если с точки зрения бизнеса им не выгодны ваши работы, все останется на уровне знакомства. За 20 лет работы с французской галереей мне ни разу не сказали, делай так или так. Полная свобода — вот счастье творца! Зависеть только от своего настроения или от времени года.
— За что любят ваши картины иностранцы, ведь многое из нашего быта им непонятно?
— Как-то на выставке одна француженка в годах, дождавшись, пока все разойдутся, подошла и сказала: я как-то купила вашу картину с парнем и девушкой на качелях. Для меня эта паравсегда была идеалом любви, она меня вдохновляла. Но знаете… в последнее время я стала сомневаться в чувствах юноши… Я хотел было пошутить: мол, прошло столько времени, чувства угасают. Но вижу — она на полном серьезе. И я принялся ее утешать: что вы, мужчина не должен целовать складки платья и признаваться в любви каждую секунду. Можно просто любоваться ее отражением в окне троллейбуса. И вижу: она воспрянула духом, батарейки подзарядились. А я подумал: да, Валентин, нужно более ответственно относиться к работе, люди ведь смотрят на твои картины годами!
Вся моя живопись — антигламур
— Когда вы пишете городские сценки, изображаете абстрактный город или Минск?
— Город собирательный. И, в общем, я не натуралист. У меня очень простое отношение к жизни: женщины должны быть естественными, а не строить из себя кого-то. Природа нравится без пальм, города — без гламурных новоделов. И вся живопись моя — такой же антигламур. Мое творчество — это воспоминания о детстве и юности, о том, что люблю. Мне кажется, это время было вчера, я помню в быту все эти самовары и угольные утюги. Не тянет меня пока рисовать новые троллейбусы.
— А знакомые узнают себя в ваших работах?
— Бывает, что и узнают. Разбирают по деталям. Глядя на других персонажей, говорят: о, а это я в молодости! Но это не значит, что я именно их рисовал. Иными словами, это не портрет соседки со второго этажа, а собирательный образ. Меня забавляет, когда спрашивают: а что это у ваших персонажей такие носы? Отшучиваюсь, что я не «ухо-горло-нос», а сочинитель. Мы же смотрим прекрасное советское кино и понимаем, что это выдумка. А Ницше вообще говорил: слава богу, что есть искусство, иначе мы погибли бы от правды.
Белорусский Брейгель, только добрый
— Расскажите про ваших родных…
— Из тех, кого я знаю, — двое (смеется. — Авт.). Старший в Минске пытается делать бизнес. Младший закончил художественный лицей, рисует. Когда Леша говорит, что его картины не продаются, я ему отвечаю: и очень хорошо. Пока ты должен нарабатывать имя, делать шершавое искусство, потому что только оно и цепляет. Что касается жены — она работает в «Белавиа» и к искусству не имеет отношения. Да и вообще в моем роду не было художников. Вот только сын и пошел по моим стопам.
— У вас в мастерской на стене висит хомут. Это символ того, что искусство — пахота?
— Я до сих пор люблю рисовать лошадей, телеги. Лошадь не заведешь на балконе, а упряжь на стенку можно повесить и подглядывать детали. А вообще, в детстве у меня была книга о войне 1812 года, я оттуда часто срисовывал лошадей. Могу теперь в любом ракурсе по памяти нарисовать.
— Вас часто сравнивают с Брейгелем, но ведь на его полотнах люди мрачные, а ваши, наоборот, очень добродушные.
— Время было такое — Средневековье. В эпоху Брейгеля люди часто встречались без зубов, горбатые, с одним глазом. Меня как-то так достали этими сравнениями, что я решил: ну хорошо, будет вам Брейгель! Никогда не срисовывал, а тут решил пошутить. И меня тут же упрекнули: ах вот ты какой! Я говорю: молодец, что обнаружил Брейгеля, а ведь многие не видят, что я в известную картину художника «Охотники на снегу» добавил свое. (К слову, оригинал этой картины сейчас можно увидеть в Центре современного искусства наНекрасова, 3, где проходит небольшая выставка художника. —Авт.)
— Как думаете, по вашим картинам потомки смогут изучать то время?
— Я не описываю жизнь буквально, для меня важна передача теплоты. Вот пожилой еврей выпил вина, и рюмка опрокинулась. И он сидит в своей черной жилетке, а рядом на стуле спит кот, и они в одной цветовой гамме, похожие. Им есть что вспомнить. Жизнь была непростая и сейчас, судя по всему, небогатая. И мне очень приятно, когда зрители говорят: да, Валентин, тебе удалось передать настроение. Вот кто из нас может поручиться, что все, что изучают в школе, — правдиво? Историю писали летописцы — это их субъективное восприятие событий. Вот и мое творчество субъективно.
Я порой сомневаюсь — может, еду уже в последнем вагоне? А потом думаю: самое главное для художника — найти свою неповторимость, творческую харизму, и тогда, может, даже последователи появятся. Можно плыть на пароходе со всеми. А я лучше на своей лодочке, чтобы весла в руках и чтобы я направлялся туда, куда мне нужно. Тех, на пароходе, будут встречать всех вместе. А меня встретят одного. Так что я вроде и не в общем тренде искусства, но с другой стороны, свое слово сказал. Насколько громко — покажет история.
КСТАТИ
Книгу о Валентине Губареве с репродукциями его работ можно приобрести в киосках Беларуси в коллекции «Великиехудожники» издательства «Комсомольской правды».
