Роза Сябитова: «Мать сказала: «Будь благодарна, что я вообще тебя в детдом не отдала»

Главная сваха страны поделилась воспоминаниями о своем печальном детстве и о сложных отношениях с матерью.
— Я москвичка в первом поколении — родилась в бараке, где жили строители, приехавшие в 1960-х годах возводить новую Москву. Среди них мои родители — простые деревенские люди. То тоскливое место я звала кишлаком — кого там только не было! Из всех союзных рес¬публик приезжали сюда молодые кадры, устраивались работать на заводы, получали места в бараках и оставались в Москве по лимиту, называя себя москвичами. На крошечном кусочке земли, зажатом между Варшавским и Каширским шоссе, было все, чтобы провести там жизнь, — от роддома до похоронного бюро. Недавно, объезжая пробку на въезде в Москву, заставила себя свернуть и проехать по местам своего детства. Там мало что изменилось, и унылые картинки прошлого снова встали перед глазами. Не зря я столько лет избегала сюда возвращаться, страшась воспоминаний.

Вот я, семилетняя, возвращаюсь из школы домой. Звоню в дверной звонок. Никто не открывает, хотя знаю: родители дома. Тяну с шеи веревочку, на которой висит ключ от входной двери, хочу открыть, но не получается. Значит, мама, напившись, снова закрыла замок на «собачку». Выхожу на улицу и, оглядываясь, нет ли рядом соседей, по выступам в стене привычно карабкаюсь в окно. Форточка в нашей квартирке на первом этаже специально для таких случаев никогда не закрывалась. Забравшись в комнату, вижу знакомую картину: папа, уронив голову на руки, спит за заваленным объедками кухонным столом, а мама на раскладушке. В воздухе стоит отвратительный запах перегара. С тех пор я ненавижу первые этажи домов и на дух не переношу алкоголь.

Самое ужасное, что пить мама начала в отместку мужу. Когда я ее пыталась остановить, говорила: «Я показываю вашему отцу, как плохо быть пьяным».

Это сейчас известно, что женский алкоголизм развивается быстрее мужского, а тогда про это никто не знал. Отец, когда бывал навеселе, ложился спать, а трезвым играл со мной и братом, интересовался нашей жизнью. И ни разу пальцем нас не тронул.

А на маму водка действовала иначе. Она становилась мрачной, истеричной и с каждым годом пила все больше.

Иногда люди говорят: «Мы жили бедно, но дружно. Ходили в обносках, но были счастливы, потому что рядом находились любящие папа с мамой». Завидую таким. Мои родители постоянно дрались. Убежать из дома и спрятаться — это было моим единственным детским желанием.

Позже, став психологом, я пыталась найти оправдание вечно раздраженной и нервной маме. Ведь тогда я смогла бы ее простить. Но как ни старалась, не нашла. Мама выросла в большой и довольно дружной семье, и хотя, помимо нее, у родителей было еще 12 детей, Луиза ходила в любимицах. В юности она увлеклась каким-то парнем, потеряла невинность, и если бы не мой папа, ее, мусульманку, никто бы из своих замуж никогда не взял. Так что отец спас ее от позора. Но благодарности она, похоже, не испытывала и папу не любила. Может быть, в этом и кроется причина ее патологической холодности ко мне? Не знаю…

Сколько себя помню, между родителями всегда кипели страсти-мордасти, провоцируемые мамой. Она постоянно цеплялась к папе, говорила обидные вещи, хотя бы даже про то, что его не любит, что он неудачник, в результате получала оплеухи, но продолжала лезть на рожон. Папу я всю жизнь жалела. Ему бы другую жену — думаю, он смог бы быть счастливым. Вспомните героя Куравлева из фильма «Афоня» — вылитый мой отец! Своим клиенткам, ищущим мужа, объясняю: «Лишь от вас самих зависит, кем ваш мужчина станет — королем или нищим».

Мама была истеричкой, любое не¬осторожное слово могло вызвать у нее агрессию. Помню, в ответ на какое-то замечание отца она молча схватила со стола стеклянный кувшинчик с крышкой в виде головы петуха и метнула в его сторону. Но промахнулась, и кувшин попал мне в голову. Еще чуть-чуть — и в висок бы… А она даже не извинилась. Мама никогда и ни за что не извинялась.

В запале мне часто от нее доставалось. Без всякого повода, проходя мимо, она могла отвесить крепкий подзатыльник. А если уж злилась, то вообще себя не сдерживала. Спрятаться в 15-метровой комнате, где мы жили вчетвером — родители, я и мой младший брат, — было совершенно невозможно. Приходилось закрываться от ремня, которым мама безжалостно меня лупила, руками, подушкой или портфелем.

Если удавалось, я сбегала в другой конец барака к бабушке, отцовской маме. Та меня жалела, но от мамы не защищала — наверное, понимала, что бесполезно.
Однажды меня, второклассницу, во дворе избили дети. Выхватили из рук портфель, когда я возвращалась из школы, вытащили тетрадки и дневник и стали издеваться: «Двоечница, колышница!» А я до пятого класса действительно плохо училась. Повалили меня на землю и стали бить ногами. На крики выскочила мама. И что вы думаете? Вместо того чтобы разогнать всех, а меня поднять и пожалеть, подошла и дала пинка!

Она часто повторяла: «Будь благодарна за то, что я вообще тебя родила и в детдом не отдала!» Пусть у меня язык отсохнет, если я такое своим детям когда-нибудь скажу.

Пытаюсь вспомнить и не могу хотя бы один эпизод, когда мама обняла бы меня, поцеловала или сказала, что любит. Во многих татарских семьях тех лет к девочкам было странное отношение — равнодушное как минимум. Это же лишняя обуза! Вот сын — другое дело: он продолжит род. Уже в раннем возрасте мне объяснили, что раз я девочка — толку от меня никакого. Поэтому не мешай. Все внимание мамы было приковано к моему младшему брату. Когда он родился, мое детство закончилось.
Я отлично помню, как мы с папой и бабушкой поехали в роддом. В окне четвертого этажа увидели маму, прижимающую к стеклу кулек. Я, трехлетняя, смотрела на красное лицо младенца и его широко открытый рот и прыгала от счастья. Еще бы! Я — старшая сестра! Я еще не знала, что даже та крошечная любовь и внимание, которые иногда удавалось получить от мамы, отныне и навсегда перейдут к брату.

Мама открыто его выделяла. Скажем, единственный апельсин не делился, а отдавался ему. Это очень неумная родительская позиция. Может быть, так бывает, что одного ребенка мать любит сильнее другого (хотя для меня самой мои дети абсолютно равны). Но демонстрировать это нельзя, чтобы не травмировать детскую психику и не посеять вражду между детьми. Когда я думаю о своем брате, в моей душе — пустота. Мне все равно, что с ним происходит. Конечно, когда ему нужна помощь, я первая протягиваю руку. Но лишь потому, что так надо.

Явное предпочтение, которое ему оказывала мама, привело меня к выводу: никто ничего просто так мне в этой жизни не даст — если хочешь чего-то добиться, судьбу надо брать за горло. Помню, как лет в десять я заявила маме, что стану богатой и знаменитой и создам свою собственную семью, непохожую на их с папой. Она зло рассмеялась — ну-ну, попробуй…

Мой папа существовал рядом с нами, но будто в параллельном мире. Перед мамой за меня не заступался, зато играл со мной, гулял. Мне было года четыре, когда его посадили. За что — не знаю. Мы с мамой ездили к нему на выселки — поселок как поселок, ничего страшного. Втроем катались на лодке по большому озеру, собирали лилии, и — какое счастье — родители не ссорились.
Отец вернулся в Москву перед тем, как я пошла в школу. Как-то, прихватив меня с собой на стадион «Торпедо», где играл в футбол, записал там же в секцию фигурного катания. Я занималась в ней много лет и благодаря спорту научилась держать себя в руках. Что бы ни происходило дома, я никогда не плакала, а шла на лед и прыгала там до изнеможения. С тех пор моя лучшая подружка — это подушка. Изливать кому-то душу, советоваться, как поступить, — не моя тема. Сейчас я откровенничаю по одной причине: надеюсь, что моя история кому-то поможет.
Подруг у меня не было, кроме одной — Инны Бочкаревой. Одноклассницы, в основном девочки из обес¬печенных семей работников торговли, меня, бедно одетую, из неблагополучной семьи, в упор не замечали. Если они, модницы, каждую зиму меняли шубки, то я в своей — из искусственного коричневого зайца — проходила лет семь! Донашивала ее уже в виде короткой курточки. Когда рукава становились неприлично короткими, мама надставляла их кусочками меха.

В интеллигентной семье Инны я отогревалась. Кто-то из ее родственников работал на фабрике «Красный Октябрь», в доме всегда лежали в вазочке шоколадные конфеты, что для меня, вечно голодной, было сродни чуду. Меня усаживали обедать, потом пить чай с этими самыми конфетами, а провожая, совали их в карманы.

Смешно, но когда семь лет назад благодаря телевидению я стала популярной, вдруг всполошились бывшие одноклассницы. Но расстреляйте меня — никого из них не хочу ни видеть, ни слышать. Я им открытым текстом сказала: «Все — в сад!

Вы не хотели разделить мою боль детства, а я теперь не хочу делить с вами свою радость». А с Инной мы до сих пор общаемся.
Об интимных отношениях между мужчиной и женщиной я, тундра дремучая, долго не подозревала. Мне было лет тринадцать, когда первый раз пришли критические дни, и надо же так совпасть — тогда же я первый раз поцеловалась с мальчиком! В моей глупой детской голове эти события соединились, и следующие два года я обходила парней за версту. Решила, что кровь — это наказание, которое несут все плохие девочки, влюбляющиеся в мальчиков. Спросить у мамы, что со мной произошло на самом деле, в голову не пришло — я ее страшно боялась. А она этой темы никогда не затрагивала.

Будете смеяться, но, став женщиной, я не поняла, что случилось. В итоге забеременела и сделала аборт. Конечно же, мама про это не узнала. Прийти к ней и признаться было равносильно казни. Если дочь сама по себе не была нужна, то уж с ребенком подавно.

Когда я встретила Мишу и сообщила маме, что выхожу замуж, у нее вырвался вздох облегчения. Она даже не спросила, за кого, люблю ли его. И когда услышала, что я беременна Дениской, тоже не отреагировала: ну беременна, ну станешь матерью, и что? Если бы сейчас моя Ксюшка была в положении, я ее на руках носила бы!

Как психолог я знаю о существовании семейного сценария. Все мы поступаем так, как нас научили родители. Мои не смогли мне объяснить, что такое любовь. Мама лишь за год до смерти заинтересовалась моими детьми, стала их навещать. Дениске было лет десять, а Ксюшке семь. Она, кстати, услышав первый раз, что приедет бабушка, зашлась в рыданиях. Это слово ассоциировалось с Бабой-ягой!
Так вот, в один из таких приездов к нам мама сказала: «Хорошую я родила дочь, могу на тебя положиться. Но ты неласковая, без души, делаешь все для меня как медсестра». Я от таких слов дар речи потеряла! Говорю: «Мама, да с чего мне быть к тебе ласковой?! Мы за всю жизнь не поцеловались, не обнялись, не поговорили ни разу как мама с дочкой! Из-за тебя я терпеть не могу обниматься-целоваться — это же ненормально. Ты не дала мне ни капли любви, но ждешь ее от меня». Она подумала и ответила: «Прости, видать, я и правда что-то не то сделала». Это было единственное «прости» в ее жизни!

А я ведь действительно хорошая дочь. Мне не в чем себя упрекнуть. Несмотря ни на что, маме я до самой ее смерти помогала. Продукты, лекарства, деньги, ремонт квартиры — все за мой счет. И неважно, что она очень быстро квартиру превращала в бомжатник, вещи пропивала. Ко всем ее закидонам старалась относиться с пониманием. Одного не смогла забыть и простить.

В начале 1990-х, когда я была беременна дочкой, мама решила продать черным риелторам трехкомнатную квартиру, в которой мы с ней и Дениской были прописаны. Она позвонила мне и поставила перед фактом: «Я перееду в «однушку» в Чертаново, а разницу возьму деньгами, так что не выкобенивайся, подпиши бумаги, которые тебе подвезут». В то время я жила в квартире мужа, и случись что, могла бы остаться с детьми на улице. Подъехали крепкие ребята, и мне, беременной женщине, популярно объяснили, что лучше с ними не спорить.

Когда Миши, моего мужа, не стало, его родители оставили квартиру нам. Мы в ней до сих пор и живем. То, что родная мать буквально наслала бандитов на беременную дочь, выше моего понимания. Тогда за квартиру запросто могли убить. И этого я не могу забыть.

Мама умерла внезапно — от цирроза печени в 62 года. Пила до последнего. Ей стало плохо, вызвала скорую, но до больницы не доехала. Мне позвонили, сказали, а я… ничего не почувствовала, в душе и на сердце — пустота! Не стало женщины по имени Луиза Хасаншина — так я восприняла это событие.
С обидой на мать и с болью в сердце я живу много лет. Пыталась работать над собой, разобраться, разложить все по полочкам, простить ее. Мне было страшно признаться самой себе в том, что я не люблю родную мать. Ходила с этим вопросом к психологам, к мулле — все бесполезно. Однажды знакомая посоветовала обратиться к православному священнику. И разговор с ним снял камень с души. Он так сказал: «Вам просто не повезло. Вашей матерью стала женщина глупая и злая, и вы не обязаны ее любить. Даже в Писании сказано не о любви к родителям, а о почитании их. Это разные вещи». И мне стало легче.

То, что несчастливое детство меня закалило, — это факт. То, что я добилась успеха, — только мое собственное завоевание. За это я благодарна судьбе, но не маме!

С детства у меня сформировалась хорошая и полезная привычка: все проблемы решать самостоятельно. Когда на душе тяжело и хочется плакать, я включаю какую-нибудь мелодраму и рыдаю. Утром встаю и говорю себе: «Роза, хватит сопли на кулак наматывать, проблема рыданиями и стенаниями не решается. Думай и действуй!» Своих детей переживаниями никогда не гружу — жизнь и так нелегкая, успеют еще порешать задачки. Тем более их мама не молодеет, так что им еще придется слушать мое старческое маразматическое бурчание. (Смеется.)

Если вам не повезло, как и мне, не отчаивайтесь, не озлобляйтесь, не повторяйте страшный сценарий, написанный вашими родителями, хотя это как раз легче легкого. Окружите себя хорошими и добрыми людьми и у них учитесь быть хорошими родителями своим детям.
Не стоит замыкаться на своей проблеме, искать утешения в алкоголе, наркотиках и мужчинах — это бессмысленно. Мужчина вообще для других целей предназначен — уж точно не быть вашим душевным пластырем. Он тоже хочет быть счастливым. Зачем ему истеричная женщина рядом? Справляйтесь с этой проблемой сами. Попытайтесь объяснить себе поведение ваших родителей, понять истоки их озлобленности. Если не помогает, просто позвольте себе испытать на них обиду, злость, а потом скажите себе: «Я не обязана их любить». До конца я еще не решила свою проблему, связанную с мамой. Все так сложно. Я стараюсь победить обиды, во всяком случае усердно над этим работаю. И счастлива от того, что когда-то данное маме обещание вырваться из «кишлака» и создать семью, непохожую на их с папой, выполнила.
http://www.tele.ru/stars/star-story